Душа Вареньки была полна светлым предчувствием. Все в Обществе ждали бала, который был намечен на конец сентября. За три дня перед знаменательным событием мадам де Лафон позвала Варю в свой кабинет и предъявила удивительную посылку. Огромная коробка, опутанная золоченой лентой, а в ней аккуратно уложенное платье полонез на большом панье, цвет – волны залива в солнечный день, подол украшен темной, гофрированной оборкой. К этому чуду красоты еще прилагались изящнейшие туфельки «моль».
– Наряд послал тебе опекун ко дню рождения, – сказала мадам.
Сердце Вареньки тут же откликнулось упоительной догадкой. Это он, он, Федор! Опекун Георгий Александрович больной и старый, сам он не поедет в модную лавку, а потому поручил это сыну. Что платье по поручению старого барина купила экономка, Варе и в голову не приходило. По наивности девушка не знала, что секретари Иностранной коллегии не ездят сами покупать женские туалеты для юных особ, которых посещают только по необходимости.
– Это можно примерить? – с благоговением прошептала Варя.
– Сейчас нет, но ты сможешь надеть его на бал. Если будет великовато, мадам Люли (так звали преподавательницу вышивания и вязания) поможет тебе пригнать наряд по фигуре.
Варя с сожалением погладила гофрированные оборки. В эту же ночь платье явилось к ней во сне. Она не надела его, нет. Оно вело какую-то самостоятельную светскую жизнь, ходило по гостям, бывало в свете, но при этом не изнашивалось, не грязнилось, а приобретало свой характер и еще большую красоту.
Малой неприятностью можно было назвать отсутствие известий от Глафиры. Но расстраиваться по этому поводу не имело смысла. В последней записке сестра сообщила, что некоторое время писать не будет, что к этому ее понуждают обстоятельства. Могла бы, конечно, объяснить, какие обстоятельства, но раз не поясняет, значит, так и надо. С раннего детства Глафира была для нее непререкаемым авторитетом. Последние неприятности, а именно трудности с получением наследства и дурацкой вестью о ее гибели, уже не казались Варе серьезными. Глаша сильный человек, она все преодолеет, а после окончания Смольного Общества они наконец воссоединяться и будут счастливы, счастливы! Пока Варенька мерила жизнь только такой меркой – полноценное счастье и никаких побочных субстанций.
Глафира запретила до времени сообщать опекуну, что она жива, но Варя твердо решила, на балу она откроет Бакунину тайну старшей сестры, и он поможет, не может не помочь. В том, что Федор Георгиевич непременно будет на этом балу, она не сомневалась. Сейчас он вместо отца входит в совет попечителей, он прислал ей платье. На балу будут присутствовать и прочие молодые люди, родственники, и кадеты из Сухопутного шляхетского корпуса. Словом, сердце ее замирало от радостных предчувствий, и она весенним мотыльком порхала по монастырским коридорам.
Бал был великолепен. Бакунина на нем не было. Вначале Варя огорчилась почти до слез, все никак не могла поверить в его предательство, а потом как-то разом вдруг и успокоилась. Платье сидело на ней как влитое, ничего и переделывать не пришлось, музыка играла без умолку, кавалеров было в достатке. Видимо, она преуспела в танце, потому что то и дело ловила на себе восторженные взгляды. А Бакунин никуда от нее не денется. Он или уехал из Петербурга по делам, или приболел, все-таки осень на дворе. Мог и простудиться.
Жизнь покатилась дальше. Все казалось безоблачным. Единственным, что вызывало озабоченность, были предстоящие холода. Тяжело переносить зиму в монастыре. Разве протопишь такую громадину. Мадам уверяла, что сейчас во всех спальнях хорошо прочистили печи, и очень может быть, что они этой зимой не будут страдать от холода.
Словом, пробираясь ночью к коморе Архипа, Варенька была в отличном настроении. Ей бы насторожиться хотя бы потому, что записка Натальи, упреждавшей о встрече, была странной. Необычен был сам тон ее. Это была не просьба, а приказ: «Приходите сегодня же, у меня есть важные сведения». Меньше всего Варя предполагала, что эти сведения могут касаться ее возлюбленного, поэтому первые же слова Натальи ее не просто оглушили. Она их не поняла.
– Федор Бакунин арестован.
Варенька никогда не купалась ни в море, ни в заливе, но видела, как накатывают на берег оловянные валы, как разбиваются в пену о камни и откатывают назад, увлекая за собой сломанные ветки, шишки, стручки каких-то растений, обрывки рыбачьих снастей и прочий мусор. Сейчас она ощущала себя малой соломинкой, которую волна оторвала от родной почвы и поволокла в страшную, незнакомую пучину.
– Что? – переспросила она тоненьким голосом. Еще была надежда, что она ошиблась, ослышалась.
– Жених ваш арестован, и ему грозит смертельная опасность, – сурово сказала Наталья, в ее планы сейчас не входило щадить эту девочку.
Дальше последовал рассказ. Наталья не вдавалась в детали, но о главном говорила четко и внятно. Появление реального Шлоса, побег Глафиры, проклятый, забытый в книге список. Было произнесено и слово «заговорщики».
Наталья не знала, что под арест Бакунин посажен в собственном дому и пока никто не собирается тащить его в каземат. Не знала, что опросные листы будут писаться тоже в его доме, а для своей высокой канцелярии он отнюдь не арестованный, а «больной заразительной лихорадкой». Не имей Феврония своего человека в полицейском управлении, она бы и не узнала ничего, а здесь, когда переписчик буркнул чуть слышно «арестован», у нее в мозгу сразу все выстроилось в логичную цепочку. Она сразу же вызвала дочь к калитке, благо новый ключ отлично подошел к замку, и тут же стала причитать: «Спасайте опекуна! Объясни своей недотроге, что жизнь жениха в ее руках». Холодно было, шел дождь, темень – глаза выколи, и все эти погодные напасти придавали особый трагизм словам матери. «Будто Шекспира на сцене представляем, – вскользь подумала Наталья и тут же опять принялась творить про себя молитву: Господи, обереги и спаси кареглазого!».
Дура мать, как эта наивная девочка может помочь арестанту? Да и любит ли она его? Обожает по-институтски, не более. Варенька Федора целиком сочинила и совершенно не понятно, как она будет спасать свои игрушечные мечты? О, незрячая любовь! Сама Наталья знала о Федоре Бакунине еще меньше, и был он для нее совершенно недоступен, а поди ж ты! Свои чувства к нему она хоть и боялась называть любовью, но уважала, а в чувствах Вареньки откровенно сомневалась. Что она может, на какие жертвы решится?
